Бенджамин Свивер писал:

«Вопреки распространённому мнению, племянница Роланда, Ромашка Сварийская, не оставила детей: её муж, поэт Ван Жан Де'Баргу, не мог зачать потомство. Он был старше Ромашки на двадцать один год, так же, его современники отзывались о нём как о великом пьянице, что не мог и дня прожить без вина. Сие свидетельства способны подсказать даже несведущему человеку, что Де'Баргу просто пропил все свои возможности на зачатие прямого наследника. Тем паче сохранились записи из церковного приюта, за которым числилась вечерняя школа, где грамоте была Ромашка обучена. В сиих документах сказано: „Четвёртого дня весны от шестнадцатого года правления славного короля Едвидия второго в приют явилась известная настоятелю Ромашка Сварийская, с ней присутствовал её муж, Ван Жан Де'Баргу. Двое вышеупомянутых взяли под опеку светловолосого мальчика четырёх лет от роду — Бернарда“. Изучив сие документы и иные свидетельства, я прихожу к выводу, что род Бардо не имеет прямого отношения к Роланду, а посему и из Ордена его имени должен быть исключён».

Эпилог

Особняк Свиверов. Кабинет Руперта. Вторая половина дня.

Руперт перечитал письмо, он получил его неделю назад, и вот назначенный в нём день наступил. Но у Свивера ещё оставалось немного времени до запланированной встречи. Он собрал оставленные на столе документы и аккуратно сложил их в папку с прочими договорами о поставках.

Руп встал из-за стола и глянул в окно эркера. Полные зелени деревья совсем скрыли из виду дорогу, у клумб хлопотал садовник, а в оранжерею зашла одна из горничных, чтобы собрать свежих овощей и трав к ужину.

Свивер повернулся к портрету брата. Прямо над картиной висели скрещенные клинки: кригсмессер и отцовский тип-девятнадцать.

— Я скоро буду, братец, — произнёс Руп, глядя на портрет.

Он вышел из кабинета и глянул на хорошо освещённую малую гостиную. Шторы волнами танцевали над горизонтальными приоткрытыми окнами, на газоне снаружи прыгала Фелиция, стараясь поймать бабочку. Дом радостно сиял летним настроением.

Руперт зашёл к себе и переоделся. Он выбрал жёлтую рубашку с коротким рукавом, лёгкие брюки и белые туфли из оленьей кожи. Руп спустился в малую гостиную и выбрал белую шляпу. Со стороны кухни к нему подошёл прислуга.

— Вас сопроводить, господин Свивер? — спросил юноша.

— Нет, это личная встреча, я поведу сам, — ответил Руп. — Спасибо.

Руперт вышел из дома и в первую очередь подошёл к клумбам, у которых сорвал несколько ранних флоксов. Когда Руп подошёл к машине, к его ногам прижалась Фелиция. Кошка потёрлась о штанину головой и, опираясь передними лапами о ногу хозяина, потянулась к его руке. Свивер присел перед животным и нежно погладил.

— Иди порезвись в траве, погода сегодня на редкость хорошая.

Руперт выехал с участка и глянул на дом через зеркало заднего вида: крыша и окна блестели, цветы в саду распускались, а башня за оранжереей стала ещё зеленее. Особняк Свиверов радовался солнечному дню.

Как и завод Свиверов. Когда Руперт вернулся из Иккасела, он обнаружил у себя письмо от старого друга своего отца. Он был важной шишкой в Министерстве Войск и предложил Рупу контракт на поставку винтовочных прикладов. Свивер тут же взял займы у старого приятеля, Чарли Уивера, обзвонил прежних работников и, собрав половину штата, запустил производство. С небольшой задержкой, но завод выполнил заказ, а после контракт продлили, и Министерство Войск заказало ещё больше прикладов. Пока Руперт подыскивал толковых оружейников, ему по дешёвке продали новые станки. К лету завод «Свивер» работал на полную мощность.

Доехав до кладбища, Руперт проверил цветы — букет получился худеньким, но опрятным. Кладбище усеивали солнечные лучи, что пробивались сквозь хвойные кроны и рассыпались между прямыми стволами. Руп дошёл до участка Свиверов и скрипнул калиткой. Он аккуратно положил цветы на могилу брата и уселся на скамью.

— Сегодня так солнечно, — улыбнулся Руп. — Ты бы видел сад! Мама бы сразу взялась за холст.

Раздался хриплый писк. Руперт повернул голову и увидел гнездо на крыше прадедова склепа. Из переплетения ветвей торчали три головы с большими раскрытыми клювами. Птенцы кричали, услышав шелест материнских перьев. Ворона не заставила детей ждать: спикировала с ближайшей сосны и хлопнув крыльями, уселась на край гнезда. Начался птичий обед. Руп улыбнулся, глядя на пернатое семейство. Птица дёрнула головой и посмотрела на человека. Она с секунду переступала с ноги на ногу, а затем снова продолжила кормить крикливый выводок.

Свивер поднялся со скамьи, приложил руку к надгробию брата и покинул кладбище.

На месте, указанном в письме, оказалось не менее солнечно, чем дома. Сквер, раскинувшийся рядом с центром Альгрида, был полон молодёжи, которая прогуливалась с детьми, в ветвях кипарисов прятались и напевали свою песню кузнечики, а в небе порхали ласточки.

Руперт не придал значения этому скверу, когда вернулся из Северной Релии, но теперь он видел в нём некий символ. Неудивительно, что она выбрала местом встречи именно сквер, где раньше стоял храм имени Святого Юстиниана.

Свивер уселся на свободную скамью и увидел Мари. Та шла по дорожке прямо к нему. Она загорела, на ней было лёгкое платье и простые туфли, лишь белые как снег волосы напоминали о той Мари Бардо, которую знал Руперт.

— Рубашка с коротким рукавом тебе не идёт, — она села рядом.

— А я не ожидал увидеть тебя в платье, — усмехнулся Руп. — И всё гадал, добралась ты до берега или нет.

— Что ты сделал с книгой?

— Она у меня. Я навестил всех антикваров, каких смог найти, даже ездил в Ваюту… Никто не хотел её покупать, все слишком боятся Парней в чёрном. Ты, кстати, оставила у меня кое-какие вещи и в Иккаселе, и здесь.

— Выброси, мне всё это уже не понадобится, — отмахнулась Мари. — Да и не хочу я больше как-то связывать себя с Орденом.

— И чем же ты сейчас занимаешься?

Мари подняла правую руку, демонстрируя найденный в Болунтуре браслет.

— Мне удалось откопать кое-какую информацию. — Она провела пальцами по бронзовым звеньям. — Похоже, культура называла себя Хабуру. Я побывала на нескольких островах, где местные хранят о них предания. Церковь не может туда дотянуться.

— Значит, шпага на поясе и ветер в волосах? — улыбнулся Руп.

— Без шпаги. Сражаться мне уже не нужно, теперь я наконец-то снова археолог. Ну а ты кригсмессер в хорошем состоянии держишь?

— Он отполирован и заточен, но весит на стене, — Свивер коснулся правого плеча. — Я не могу им больше пользоваться, прежняя подвижность руки не восстановилась. На моих картинах это тоже сказалось. Кисть дрожит, словно на морозе, с гипсом ещё получается, но приходится работать на больших полотнах, мелкие детали совсем не даются.

— Я бы как-нибудь посетила твою галерею, о которой ты тогда упомянул.

— Я планирую открыть школу искусств, когда-нибудь посмотришь на работы моих учеников.

— Главное, чтобы там не было картин из ложек, — усмехнулась Бардо и поднялась. — Прощай, Руперт.

— Прощай, Мари.

Он проводил её взглядом. Сам поднялся со скамьи и купил у мороженщика стаканчик с пломбиром, новое лакомство, появившееся на улицах городов, очень полюбилось Руперту.

Покусывая холодную сладость, Свивер направился в большой Альгридский парк, чтобы насладиться редким солнечным днём.